Ну, так вот, значит, что: пока вы тут пребывали в заботах да радостях, строгий наш царь-государь на стареньком “уазике” следовал неблизким путём в сторону вышеупомянутого городка в иркутской земле; ехал, дивился, кой-чего даже записывал в красный блокнотик, и мысли нерадостные то и дело подскакивали как ошпаренные в его утомлённой голове на каждом ухабе. “И чего же так-то, – думал он, глядя на проплывавшие мимо города и посёлки, деревеньки да хуторки, на резко выделявшиеся на общем фоне неказистого благоустройства роскошные терема местных князьков, – вроде бы и щедры богатствами земли сибирские, только достатка у людей что-то не видать. То ли народ обленился, то ли князьки вконец стыд и страх потеряли, Бог ведает… Может, казнить для острастки пару особо рьяных бесстыдников? Глядишь, и другие устрашатся…” Но понимал царь-батюшка, что неудержимое корыстолюбие особую дерзость грешным деяниям князьков придаёт. Боятся, но сраму не имут, собаки!.. Ой, и трудны же вы, дела государственные! И чего же только всякие разношёрстные властолюбцы так жадно к вам льнут? И ведь, подишь ты, не худеют! Эвон ряшки-то да животы какие наели! “Эх, ладно, Бог с ним со всем…” – устало подумал царь, зевая, и вдруг настороженно повёл ноздрями, в машине неприятно вонькнуло. С подозрением покосившись на бравого своего шофёра, он грозно молвил:
– Ты это что же, Кузьма, никак воздух испортил?
– Помилуй Бог, государь, – испуганно отвечал Кузьма, – да рази же я посмел бы?..
– А ну останови машину, – взревел медведем царь, – дышать невмоготу! Быстро, я сказал!
Машина остановилась, дверцы резко распахнулись, но дышать легче не стало. Неведомая вонь нахально расползалась по тайге, окутывая её грязно-жёлтой ядовитой дымкой. Сначала как будто бы пахнуло квашеной капустой, и следом завоняло тухлыми яйцами. – Да что же это за напасть такая, – проворчал царь, – откуда это несёт, слышь, Кузьма? – Я и сам, батюшка, в толк не возьму, – отвечал тот, – похоже, где-то рядом смердит…
Неподалёку послышались громкие размеренные звуки, будто циркулярка работала: вжиг, вжиг, фюйть, вжиг… Царь с Кузьмой, нырнув по малой нужде в кусты, вдруг разом присели от страха. Перед ними предстал огромный, этажей в семь высотой, великан в малиновом пиджаке на голом теле, и с толстенной золотой цепью на шее, размером с якорную. Он деловито размахивал перед собой страшной величины косой, точь-в-точь такой же, какими управляются крестьяне в сенокосную пору, только вместо травы под ней послушно валились рядами столетние сосны, ели да кедры; что ни взмах, то просека чуть ли не с футбольное поле. Махнув косой с десяток раз, великан осторожно брал в ладонь несколько деревьев, и каждое из них тщательно пропускал меж волосатых пальцев другой руки, таким способом очищая стволы от сучьв. Затем сортировал их и аккуратно укладывал в штабеля. Вдали, почти у линии горизонта, курились заводские трубы, от которых тянулся на многие километры шлейф вонючего дыма.
“Э-э, так вот откуда смрадом несёт” , – подумали путешественники, удовлетворённо переглянувшись. – Кузьма, – сказал царь, – пойди к нему, спроси, что он тут делает, и далече ли до города. Он же, чёрт волосатый, таким манером всю тайгу выпластает. Давай поживее! – Слушаюсь! – рявкнул Кузьма, и боязливо потрусил в сторону великана, выкрикивая что-то на ходу и отчаянно жестикулируя.
Великан оглянулся, и как ни в чём не бывало продолжил свою работу. Затем, не отрываясь от дела, он всё же ответно прогрохотал параходным басом, страшно коверкая слова: – Штё нато? Я русски не понимат плёхо. Пошёл идти с новым котам…
Побелели от гнева глаза царские. Он подошёл ближе к великану, и с достоинством произнёс: – Эй, братец, ты бы отвлёкся на минутку, с царём всё же разговариваешь. – Великан и ухом не повёл, но чуть погодя, всё же удостоил царскую милость ответом: – Мой царь есть Захар! Их жить Женева… Ты не знать!
Плюнув с досады, царь крикнул Кузьме: – Заводи! Ну его к лешему… Поезжай к тем трубам! Живее!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ