Рядом со спецпоселенцами

img131

Рудольф Николаевич Додонов

Рудольфа Додонова, автора этого материала, уже нет в живых. С 1987 года он жил в Москве, мучимый тяжёлой болезнью. Ветераны-первостроители Братска, кто видел рукопись очерка, назвали его правдивым, оригинальным повествованием, которое будет интересно читателям.

Моя жизнь началась словно заново, в СМУ-4, с конторой в посёлке Седаново. Той осенью на 112 от Братска километре просеку рубили. И меня туда уговорили.  Прочесть бы раньше мне наколку у воров: «Ни шагу в лес, ни куба дров». Чтобы лучше понять, каковы там были мои заботы, надо обрисовать условия моей работы:

Валили лес спецпоселенцы. Они тянули свои срока.

С ними мастер Москальчук и Коля – водитель гнилого грузовика.

Меня ещё одолевал воспетый писаками романтический зуд.

Я не знал, каков среди начальников процент иуд.

img133

Внизу была таёжная надмерзлотная грязь, я еще не знал, что это такое. Потому взвалил на себя лесоповал и срезку мохорастительного слоя. После трехчасового ползанья по колее, по валунам и в гору, площадка в одну треть гектара открылась взору. Несколько плюгавых будок на полозьях на краю её торчали как попало. По краю другому – пришибленный к земле, спецпоселенцев бревенчатый барак. В бараке печь кирпичная, железные кровати, тепло, пещерный быт, «вонизм» и мрак. Но в новизну и эйфорию я был погружен. А потому не пугали меня ни эта глушь, ни этот бардак. Я был жизнерадостен, как Дон-Кихот, или как наивный дурак. Может быть от человека – винтика во мне было больше, чем от инженера? Власть культивировала людей – винтиков, терпеливых без меры. Терпеливых до героизма. Без эйфории такие не выдержат руководящего идиотизма. Эйфория мне помешала прежде сделать открытие, что люди очень часто зависят от обстановки, как овощи от качества грядки. От обстановки вырабатываются и порядки. Спецпоселенцы мне часто задавали один и тот же вопрос: «Мы-то сидим тут, а тебя какой чёрт сюда принёс?» Жаждали убедиться, что я индюк блажной, раз без нужды полез туда, где смерть их караулит под сосной. Имеющий в голове мозги, а не тесто, попавший в закрытый гарнизон или в глухое место, быстро почувствует себя жертвой многочисленных вопросов. Почувствует и неизбежность губительных и спасительных доносов. Желая прекратить доносы и добиться мира, собрал я поселенцев для переизбранья бригадира. Грехи, как блохи у собак, водились у бугра во множестве. Вдобавок (тихо) обвинялся он и в скотоложестве. Но жалобщики гласно на собрании бугра хвалили. А ночью табуретками измолотили. Так, не без основания, я понял суть открытого голосования… Отсидев лет по двадцать, и забыв про конвой, вальщики леса не ударились в запой. Не дойти иначе им до бабок в Подьеланку, с возвращеньем к бензопилам утром, спозаранку. Но вот излишни стали двадцать вёрст таёжного мучения, когда блудницу приняли солярку раздавать. Взамен награда поселенцам – гонореи   эпидемия.  А   блудница   сбежала  других   награждать…

23

Из-за отсутствия в округе дорог из щебня или гравия, я уравнялся с поселенцами в области бесправия. Потом в кровать природа начала подкладывать мне подлянку. Мне приходилось раз по десять засыпать, раскочегаривая перед этим печь-жестянку. Я в будке корчился как идиот. Надо мною трафарет висел, он славу тем провозглашал, кто впереди идёт. Одновременно улучшались новости о грязезамерзании, пока не поднялась их ценность выше всяких прочих новостей. Но радость моя сократилась, я уже проморозился до костей. Начальство же моё проживало в тепле и принимало гостей. Итак, вернулся я туда, где печка греет лучше, чем самый лучший мех. А на моей седановской кровати партсекретарь храпит, косых косее всех. И вдруг спасение от неизвестного шофера. Подняв секретаря, шофёр промолвил: «Пшёл к себе». Затем, толкая в шею, он лбом его открыл наружу дверь. Так дикость обратилась в смех. Как много, Валентин Данильченко, с тобою было самых лучших дней и вех! Слов несколько о том, что сохранил я в братском общежитии кровать. Какое счастье всем, не выносящим всеохватной прозы, иметь возможность уносить в другое место своё тело, сны и грезы. Долго болела рука и не поднималась полгода. Надеюсь, что опыт мой не будет близок к опыту умственного урода. Добытый опыт не дал мне счастья. В жизни давно на первом месте опыт торговли и захвата власти. Зато нашёл я самый лучший способ спасения прожитых дней от забвения. Это совмещение рассказа с фотоизображениями. Желаете жизнь свою продлить? Тогда с фотоаппаратом чаще надо ходить.

Однако, как из бухгалтера вряд ли можно сделать охотника, так и фотографа вольный дух согласуется плохо с должностью подневольного инженерно-технического работника. Наверное, в награду за добытого мной и съеденного поселенцами лося, они мне дали адрес вора моих двух бензопил.  А вор – механик СМУ смеется: «Нет, я их не брал». Своей мольбой о помощи сотрудников милиции я насмешил. Вдруг слух – у вора обыск. Я тотчас-же к его квартире поспешил. И свои пилы из прихожей у него я радостно забрал. Рассуждая о поселенцах, как не сказать, кто они. Изложу краткую исповедь одного изуродованного поселенца. В войну он служил воздушным стрелком. Самолёт был американский, из тех что с большой высоты ночью бомбили    немцев, через Германию летая челноком. Тем самым наш стрелок-челнок попадал за границу. «Какой дурак я был!» – часто он говорил, – ведь там предлагали мне жениться! Все рухнуло в 1945 году, во время пьяного солдатского скандала. Сначала перепились, потом подрались. За ним гнались. А он схватил автомат и пятерых наповал. 25 лет без права амнистии схлопотал. Руку ему в зоне во время взрывных работ оторвало. Конечно он не годился для лесоповала. И потому работал учётчиком грунтового отвала.

Охота на лося

Живу в тайге глухой. Сентябрь, великий живописец, её раскрыл яркие цвета. В таёжном котлопункте пища, как на фронте. Но потерплю, ведь мне не безразлична окружающая красота. Я любопытен, мне здесь всё в новинку. Я не расчётлив, а быть может глуп. Но широко раскрыв глаза на каждую сосну, рябину и осинку, я в мыслях не имел, что скоро нужен будет мне тулуп. Не знал я также, что я буду подчиняться офицеру отставному из десанта, которому обычный инженер – синоним диверсанта. По колоритности такие «фрукты» можно, без ошибки, сравнивать с Ноздревым. Да, я не представлял, как трудно в этой атмосфере долго быть здоровым. Итак, в дощатой будке я сижу, которая зимой землянки много хуже. Пока еще начало сентября. Уже исчезли злые комары, но в силу не вошли ещё прожорливая грязь и лужи. Вдруг, у своих дверей, узрел начальника я с парой глухарей. Он показал мне крыльев их размах и оперение, чем тотчас мне испортил настроение. Мысли поехали – здесь я кормлюсь из котла арестантов и прозябаю. А начальник мой бывает здесь в месяц один раз и, запросто как, лично себе глухарей добывает. Но у меня ведь есть малокалиберная винтовка и даже усиленные патроны. Пройдусь-ка я по таёжной тропе. Глядишь мяса поем, а не опостылевшие вермишель и макароны. Прошёл километра два до поляны. Увидели меня там глухари, и на прощанье взмахнули крылами. Настроение опять скисло. И на обратном пути полезли те же унылые мысли. Неожиданно услышал впереди треск в гуще мелкого сосняка. А затем увидел сохатого – зверя огромного и рогатого. Он меня, застывшего, не видел и не чуял. А я винтовку вскинул и лихорадочно думал: куда стрелять в такую махину? И еще вопрос достойный графа: можно ли здесь стрелять,  не опасаясь штрафа?  Мелькнуло – стрельну в позвоночник.  И что лось – единственный здесь мяса источник. После первого выстрела – треск сосняка, и лось исчезает. Я мчусь за ним так, что очки с носа сползают. И вот он опять впереди. Я увидел его еще раз, и опять стреляю, но между глаз. Он, неведомо куда, снова сгинул. И все-таки вновь я его отыскал в густой сосновой щетине. Он ко мне боком стоял и стонал. Я снова выстрелил в позвоночник, и он опять убежал. На этот раз все мои поиски были зря. Надо сказать, что был выходной, середина дня. Я ушел к спецпоселенцам. Потом, двигаясь цепью, мы взялись искать, где лось. Все разбрелись, а лося мне отыскать довелось. Он на полянке лежал. Подойти было страшно. И я еще два раза стрелял. Подергал за огромные рога и понял, что бульдозер здесь срочно нужен. Только тогда сегодня будет сытный обед и добрый ужин.

img130

Я бодро отыскал бульдозер ЧТЗ ЭС-СТО. И через таёжный частокол зверя поволокли запросто. Правда, шкуру в клочья изодрали и чуть голову не оторвали. Но это были уже мелочи быта. И в обед мы запировали досыта. Вот так, неожиданно мне удалось крупного зверя добыть. Но, главное, брошенных властью, одичавших поселенцев накормить. Вероятно, было это спасеньем моим в кошмарной работе, вдали от жилья, в тайге и болоте. Потом в Седаново, за трапезой, седановский охотник мне сказал: «Ты редкую возможность потерял, когда себе от лося нижнюю губу не взял». Три часа опять пришлось в кабине трактора летать, чтобы получить возможность ту губу вкушать. Если бы начальник глухарем не похвалялся, мне бы лось в тот день, конечно, не достался. Голодного дразнить – не миновать обид. Обиды к действию ведут – и лось у ног лежит.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован.