Уже трижды боевики Хаттаба, неистово гортаня «Аллах акбар!», бросались в атаку, чтобы выбить с высоты, помеченной на карте цифрами 950,8,окопавшихся там «федералов». Но великий Аллах сегодня был немилостив: убиты Абдул и Аслан, тяжело ранен Илшат, а чуть выше, у самой линии огня, бьется в предсмертной агонии Ахмет, рядом с ним замерли еще трое. Их имен никто в отряде толком не знал. О! Каким страшным гневом гневался Хаттаб, когда узнал, что «федералы» без единого выстрела взяли временно оставленную моджахедами высоту со всеми ее добротными укреплениями! Его отважные воины всего-то навсего хотели немного передохнуть в долине, пополнить запасы пищи и воды, купить несколько русских невольниц, чтобы постирали одежду и сделали все, что прикажут.
Арабский наёмник Хаттаб.
После известия о взятии высоты Хаттаб в бешенстве обещал «за- рэ- зать», как барана, любого, кто посмеет хоть в чем-то ослушаться его приказа, и тут же пыльный хаттабовский ботинок направил моджахедов отвоевывать оставленные позиции.
Ахмет уже затих, упершись бородой в небо. Погибли еще двое, пытавшихся вытащить его из- под огня. О, Аллах, за что ты так немилостив?
По данным разведки на высоте закрепились несколько офицеров- танкистов 160-го гвардейского полка с приданной пехотой. Их там немного, и долго без подмоги они не продержатся. И потери у них есть…
Наверняка никто из офицеров Гусиноозерского гарнизона и не помышлял о войне в то жаркое лето 1999 года. Обстановка на Северном Кавказе, казалось, была вполне стабильной: чеченские сепаратисты на своей земле чувствовали себя вольготно: творили произвол, в ответ наши политиканы периодически потявкивали, но их никто не слушал, как не послушали в свое время в Кремле трезвые головы из Минобороны и федеральных спецслужб, которые говорили о том, что в очень непростом во всех отношениях Кавказском регионе нужны шаги неординарные: меры психологического воздействия на противника, ювелирные спецоперации по дискредитации верхушки сепаратистов, по их физическому уничтожению, как поставивших себя вне закона.
От трезвых голов просто отмахнулись, а некоторые на всякий случай «срубили», чтобы не надоедали.
Те офицеры гарнизона, кто оказался в 95-м в Чечне, в свободное от службы время за рюмкой, нещадно матерясь, рассказывали сослуживцам о том, в какое дерьмо по вине, в первую очередь, конечно же, верховного главнокомандующего и его корыстолюбивого окружения влезла и без того не раз униженная российская армия. По их рассказам,это была война на чужбине, где все окружающее – враждебно, ненавистно и непонятно. Если привезли сюда воевать, то почему воевать не дают? Ведь полумеры чреваты потерями! Но все вопросы оставались без ответов.
А лето выдалось на славу, когда так хочется махнуть поближе к воде, глотнуть пивка, порыбачить, прошептать на ушко любимой нежные слова и ни о чем плохом не думать.
Алексей Леуткин, гвардии старший лейтенант медицинской службы 160-го гвардейского танкового полка, провожая жену Юлию и крохотульку-дочь Диану к родителям в Братск, думал о предстоящей с ними встрече, об отдыхе, любимом мамином холодце…
Неожиданные события в Дагестане, куда вооруженные боевики устремились из Чечни в надежде заручиться поддержкой местного населения в своей борьбе против нелюбимой России, смешали все радужные планы Алексея, круто повернув судьбу офицера в сторону тревожной неизвестности.
Двенадцатого сентября в полку отмечали День танкиста. Отмечали так, как и принято отмечать в российской армии,- крепкой чаркой, веселой песней да задушевной беседой. А на следующее утро, во время построения, когда над шеренгами стоял крепкий похмельный дух, к штабу неожиданно подкатила «Волга» командира дивизии. «Ясное дело ,- подумал народ,- похмелье- штука тонкая, а комдив – тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо». Но комдиву было не до похмелья: он привез приказ командования о направлении 160-го полка в район боевых действий. И тут началось…
Весь личный состав всю неделю с раннего утра до глубокой ночи бегал как ужаленный: в спешном порядке загружали в эшелоны технику, получали сухие пайки, выводили из штата женщин и служащих, суетились, орали друг на друга… За денежным довольствием в финчасть ходили в основном ночью- днем было некогда. А крутонравый комполка подполковник Буданов, глядя на все это движение своими васильковыми глазами, похохатывал, скрывая тревогу: «Мужики, сбылась моя мечта – «финики»/ служащие финчасти, прим. В.С./ ночью работают!». Только забайкальская луна молча наблюдала за происходящим, словно знала, какие еще испытания ждут впереди этих людей. А впереди была война.
/Из письма Алексея Леуткина жене и дочери. 22 сентября 1999 года/
«Юленька, Дианочка!
Сегодня ночью я уезжаю. Очень хотелось увидеть вас скорее, но не получается. Хотя если верить П. Глобе, война закончится в октябре. Я вернусь с нее живой и здоровый. А вы не беспокойтесь за меня и гордитесь мной.
В городе очень мало народу. Я еду с одним из последних эшелонов. Немного потрясывает…».
Военный хирург Алексей Леуткин.
В ночь отъезда последнего эшелона в Гусиноозерске разыгрался жестокий Баргузин. Поднимая к небу тучи пыли, ветер играючи раскачивал вагоны и выдувал из них последнее тепло.
В плацкартной тесноте офицеры и солдаты готовились к дальнему пути. Каждый думал о своем, но главная дума – о войне – объединила всех: как там будем устраиваться… говорят, у Ачхой- Мартана боевики поотрезали головы трем пленным офицерам… и с куревом там, говорят, напряженка…Где-то в глубине вагона зазвучала гитара, брызнул молодой смех… А за окнами медленно проплывали забайкальские сопки.
До Моздока добирались десять суток, то и дело подолгу останавливаясь в самых дрянных местах, где и сигарет- то не купишь. И только под Челябинском, на станции Называевской, эшелон буквально атаковали расторопные бабульки с пирожками:
– А вот с картошечкой, сынок, бери горяченький.
– Да мне бы, мать, с мясцом…
– Ой, родименький, да где же их с мясцом- то взять? А на – ко вот с капусткой вкусненький, а хошь- с повидлой…
А потом был Саратов. Алексей с жадной тоской глядел на знакомые места города, ставшего родным за время учебы на военно-медицинском факультете, пытался высмотреть на перронах знакомые лица, и перед глазами замельтешили воспоминания, на время заслоняя его от действительности.
/ Из письма Алексея Леуткина. 4 октября 1999 года, г. Моздок/
«Когда въехали в Краснодарский край, местные жители сами приносили в вагон продукты и отдавали даром помидоры, яблоки, арбузы, орехи. Меня это очень удивило, но и обрадовало тоже.
День рождения, кстати, отметили в поезде. Еще в Гусинке купил две бутылки водки и залил их во фляжку. Получилось довольно оригинально.
Каждый день слушаем сообщения по радио. А сейчас воочию наблюдаю авиабомбы с надписью на каждой «Привет Масхадову!» Ждем – не дождемся сообщения о том что Чечня подписала акт о капитуляции.
Алексей Леуткин (слева) и начальник медицинской службы 160-го гвардейского танкового полка Сергей Купцов.
Приехали сегодня ночью. Как хорошо, что я взял с собой медицинскую накидку. Переночевал на улице, на сумках, вполне комфортно. В Моздоке сыро, в воздухе капли висят. А сейчас я присутствую в качестве медработника на разгрузке техники. Никуда мы еще не выезжали и где будем жить – не знаем. Скорее всего, в палатках».
И офицеры, и солдаты- те, что окопались на высоте 950,8, были уверены, что отобьются. А если и станет туго, по первому же их сигналу подойдет подмога. Комполка Буданов бережет людей, смело «грызется» с начальством, когда в очередном приказе заметит хоть малейшую скрытую угрозу для своих бойцов. То, что не прощалось другим, ему почему- то сходило с рук: и дерзость в отношениях с вышестоящими, и самая смелая инициатива.
На подходе к Ачхой- Мартану, как только вражеские ПТУРы подбили танк и сожгли БМП, а ротный и взводный не подавали признаков жизни, хотя медики уверяли, что жизнь в них еще теплится, Буданов отдал приказ артиллерии бить шрапнелью залпом. Славные были залпы! Ачхой- Мартан притих, боевики ушли, местные сдали два десятка стволов, командующий Западным направлением, скупой на похвалу генерал Шаманов, коротко обронил: «Молодец, Буданов!».
Угрюмый Сулейман, воздавая молитву Аллаху, понимал, что путь к спасению лежит через вершину этой поросшей лесом высоты, где уже погибло столько джигитов! Еще несколько таких бросков, и людей просто не останется… И Хаттаб совершит обещанную кару! Нет, надо молить Аллаха о спасении! Ведь есть оружие, есть боеприпасы, есть меткие снайперы…
Тощий зад Сулеймана возвысился в глубоком поклоне над его тяжелой головой. Слава Аллаху, господу миров! Привет и благословение господину посланных, господину и владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня!
В очередную атаку пошли молча, и только после длинной автоматной очереди сверху, гортанно захрипели: « …ах …бар!…ах …бар!»
Заместитель командира 160-го гвардейского танкового полка худощавый подполковник Андрей Биленко первым заметил крадущихся снизу за деревьями боевиков. Не спеша прицелился и, плавно нажав на спусковой крючок, дал длинную очередь. Разом со всех сторон застрочило и забухало. Так начался бой за Богом проклятую высоту 950,8 у самого входа в Аргунское ущелье. Было позднее утро 15 января 2000 года.
Еще вчера эту чертову горку взяли без единого выстрела. По достоинству оценив оставленные боевиками укрепления, комбат танкистов вместе со своим «замполитом» и приданной полку пехотой в двадцать пять человек рассредоточились вкруговую, чтобы при надобности встретить бородатых кинжальным огнем. «Духи», как пить дать, должны вернуться. По последним разведанным их широкомордый предводитель Хаттаб очень нервничает от военных неудач.
Бандиты с воплями лезли со всех сторон, пытаясь нагнать жути на обороняющихся. К тому времени уже погиб пехотинец – «старлей», снайперская пуля сразила прямо в переносицу высунувшегося из укрытия солдатика…Лейтенант – арткорректировщик Володя Добрецкий тоже убит… А снизу среди хлопков и взрывов доносилось : «…ах …бар! ..ах …бар!..»
/из письма Алексея Леуткина. 4 октября, г. Моздок./
«Развернулись, работаем. Я заведую автоперевязочной. Раненые пока сразу поступают в госпиталь Моздока. Их здесь целых два развернули. Вообще, дела обнадеживающие. Стерли с лица земли родную деревню Басаева, сейчас там выжженная пустыня, а остальных приперли так, что Масхадов сам запросился за стол переговоров. Правда, нашим тоже достается…Наш полк пока стоит на месте. Все у нас будет нормально!
Юленька! Дианочка! Милые мои матрешки, как же я по вас соскучился! Все ли у вас в порядке? Не огорчайте друг друга. Очень вас люблю и крепко целую. Папа-муж Алексей».
Бывалые говорят, что о войне трудно что-то придумать, действительность всегда страшнее самой лютой фантазии. Еще пару минут назад вот этот розовощекий здоровяк в окружении однополчан вовсю травил похабные анекдоты, а теперь, после осколочного ранения в пах, по бледнеющим щекам его сползают крупные беззащитные слезы.
А каково было ангарчанину Сане Шишкину, когда он с чудом неразорвавшейся в щеке подствольной гранатой слушал, как жарко спорили о его участи медики. Рискуя жизнью, хирурги вытащили парня с того света.
Кровавые рассказы о военных буднях: о боли и ненависти, о страхе и отваге, о подлости и самопожертвовании… Где правда, где вымысел? Всю правду о войне знают только мертвые, но они уже ничего никому не расскажут. Их души вознеслись на недоступную высоту. Их правда – в молчании.
( Из дневника Алексея Леуткина.)
«4 октября, вечер.
Из соседней части ушли в город майор и лейтенант за арбузами. Оба не вернулись. Позже майора нашли с отрезанной головой, а лейтенанта, по слухам, взяли в плен.
6 октября.
Из центральной районной больницы Грозного пропавшего лейтенанта направили в военный госпиталь Моздока. По пути, по словам сопровождающего, лейтенант умер. Во время вскрытия трупа в госпитале обнаружилось, что у него отсутствуют печень и почки. Донор? А сопровождающий уже уехал…»
В Северо-Кавказский военный госпиталь нагрянула инспекция Министерства обороны. Отделение травматологии проверял седовласый генерал- майор с непроницаемым строгим лицом. Серые колючие глаза его подозрительно «буровили» окружающую обстановку, в которой надоедливой мухой из палаты в палату, вдоль по коридору, из туалета и сразу в душевую летало слово «почему».
Почему плохо проветриваются палаты? Почему писуары не обработаны хлоркой? Почему люди курят где попало, а не в специально отведенных для этого местах? И чему вы, полковник, собственно, ухмыляетесь? Да от вас перегаром несет?! Молчать!
Заведующий отделением травматологии коренастый полковник Сачкин и не думал что- то говорить, зная наперед, что любым произнесенным словом он лишь вызовет новую порцию генеральского гнева. Полковник помалкивал, мысленно задавая вопросы самому проверяющему: «А ты, министерская крыса, вместо того, чтобы орать, скажи: где обещанные новые хирургические инструменты, где перевязочные материалы, где обезболивающие? И почему вы соизволили чуть- чуть зашевелиться, только после того, как вице- премьер Матиенко побывала в Моздокском госпитале? Каким словом она тебя назвала тогда? Забыл?»
-Вы что, полковник, оглохли? – донеслось до Сачкина. – Я спрашиваю, каково соотношение огнестрельных и осколочных ранений?
– Преобладают ранения конечностей, процентов семьдесят, товарищ генерал. В основном осколочные, нанесенные из «Градов» и гранатометов. Огнестрельных меньше. – Сачкин потеребил себя за мочку уха. – С ранениями внутренних органов почти не привозят…
– Это почему же? – насторожился генерал.
– При подобных ранениях нужна срочная врачебная помощь в первые два часа. А на этой войне раненых оставляют на поле боя умирать…
– Ты что мелешь, полковник?! – Генерал удивленно взглянул на собеседника. – Ты говори, да не заговаривайся…
Рассказавший мне эту быль майор медицинской службы воевал еще в первую Чеченскую кампанию. Кто- кто, а он то знает, как расстреливали из гранатометов засевшие на крышах домов Грозного боевики наши бронемашины. Обезумевшие от боли ребята выскакивали из горящих машин прямо под снайперские пули.
О том, чтобы спасать раненых никто и не думал. Бежать, скорее бежать из этого огненного ада! Среди раненых, кто мог- пытались отстреливаться. Кому- то из них повезло остаться в живых. Лейтенанту Ознобихину из Новосибирска повезло: с простреленной ногой, он упал недалеко от подбитого танка. Пуля пробила сосудисто – нервный пучок. Искусав в кровь губы, он чудом дополз до своих. Правда, ногу пришлось ампутировать- в полевых условиях ее было не спасти. Но он на всю жизнь запомнил, как его кореш Игореха Шаргаев, убегая из зоны обстрела, сделал вид, что не слышит призывных криков лейтенанта. Шаргаев подорвался на мине несколько дней спустя.
Когда гвардейцы-танкисты 160-го полка получили приказ перейти административную границу Чечни, стало ясно, что разговор с сепаратистами предстоит серьезный. Столкновения с противником у Горагорска, у населенных пунктов Комарово, Кирово принесли первый боевой опыт: танковые орудия методично «гасили» вражеские пулеметные гнезда и минометные расчеты. Потери несли как боевики так и наши – в основном пехота. Танкисты пока пребывали в напряженном спокойствии. У них потерь не было.
Частые визиты высоких московских гостей подтверждали крайнюю заинтересованность верховного руководства в успешном ходе военной операции накануне президентских выборов. Но чаще всего за начальственными разговорами о необходимости решительно покончить с терроризмом на территории России, терялось внимание к насущным заботам тех, кому непосредственно приходилось месить грязь неприветливой чеченской земли, кормить вшей в палаточных хоромах, подставляться под вражеские пули, а порой наступать и на собственные мины, потому что некоторые горе – командиры упорно забывали обозначать на картах минные поля. Можно, конечно, порассуждать о традиционном российском разгильдяйстве, можно выискивать объективные причины многих неудач, можно говорить, говорить и говорить… Но жестокая правда вопросительно смотрит нам в глаза тысячами молодых глаз со свежих надгробий по всей матушке-России.
Нам часто рассказывают о том, как в хваленой американской армии берегут людей: хорошо экипируют солдат, вкусно кормят, не посылают на верную гибель, стараются использовать технику везде, где только можно. Гибель военнослужащих очень дорого обходится американскому военному ведомству.
У нашего ведомства, видно, другие подходы к этой проблеме. И вот лишь один пример. Сколько было разговоров о вертолете «Черная акула»- самом современном, не имеющем аналогов в мире и очень эффективном? Говорили много, но почему-то не применяли в боевых действиях. Почему? Оказывается, как нам теперь объясняют, «Россвооружение» долгое время вело переговоры с Турцией о поставке туда партии «Черных акул» на общую сумму в 4 миллиарда долларов.
Но чтобы не оскорбить религиозные чувства турок- мусульман применением этих вертолетов в Чечне и тем самым не сорвать выгодный контракт, решено было «Черные акулы» в контртеррористической операции не применять. Как до тошноты все просто!
(Из письма Алексея Леуткина. 31 октября 1999 г.)
«Простите, что долго не писал и не звонил – не было возможности. Стоим в Чечне, возле Горагорска ( километров 30 от Грозного), почта ходит редко.
Полк, точнее, его управление с несколькими спец подразделениями и охраной, долго стоял в лощине под селением Кирово. Там нас посетил Путин и остался доволен. Приезжала и Матвиенко, заходила в наш МПП (медицинский перевязочный пункт, прим. В. С.) тоже осталась довольна и навострила на нас отдел медицинского снабжения в Моздоке, так что в госпиталь мы возим теперь только тяжелых больных. Их, слава Богу, мало. Раненых практически нет, всего двое из 1600 человек. Да и возить нет особого желания: дороги – в поле, машина далеко заметна. Наверное, через два-три дня перейдем на авиатранспортировку.
Пять суток с 16-го по 21 октября я провел во втором артдивизионе нашего полка. Они стоят под Первомайским и изо всех сил лупят по нему. Оттуда же хорошо виден Грозный. Его почему- то пока не трогают. Днем дорога на Грозный пустынна, зато ночью фары только и мелькают. Стреляем по ним, а утром сталкиваем в кювет сгоревшие машины. Сразу успокаиваю: мирных жителей еще никого не убили.
За голову нашего командира боевики обещают 10 тысяч долларов.
Раньше дешевле было».
Командир 160-го танкового полка гвардии полковник Юрий Буданов.
Много, ой как много попортил кровушки «духам» лихой командир Буданов! Вся страна видела по телевидению как огнем артиллерии «поздравлял» он с Рождеством засевших в Первомайском наемников. А его открытые радиоигры с боевиками у Дуба- Юрта, когда ложными командами он провоцировал их на смену позиций и хладнокровно уничтожал! Об этом ходили легенды! Обозленные «духи», особенно после гибели хаттабовского родственника, выкрикивали в эфир: «Эй, бурят- броня! Ройте себе могилы! Живыми отсюда не уйдете!» «Будановцы» только посмеивались и кучно «лепили» из орудий по лесистым участкам откуда то и дело раздавались пулеметные очереди и минометное ухание.
Доставалось и танкистам. Но все же удача чаще была на стороне сибиряков.
У Старого Ачхоя боевики с предельной дальности обстреляли ПТУРами наши «шестьдесятдвойки». Несколько танков замерли от прямых попаданий в башенную броню. И пока «духи», чуя победу, славили Аллаха, наши «бодали» оптику и, тихо матерясь, выискивали цели: «Погодите, «козлики», мать вашу так и разэтак, ща будет вам подарок…» Боевики и подумать не могли, что с такими дырами в броне экипажи танков могут остаться невредимы. Но было именно так: ни одного погибшего или серьезно раненого! А секрет оказался прост: комполка Буданов накануне скомандовал: башенные люки не закрывать, чтобы кумулятивные струи ПТУРов не могли создать в башнях смертельное для экипажей избыточное давление.
Первые орудийные «плевки» в сторону «духов» дали неплохие результаты: белая «Нива», как в замедленном кино, взлетела, разламываясь на куски, а вслед за ней в «небесную разведку» устремились и четверо боевиков, готовивших к запуску очередной ПТУР.
Немало наберется боевых эпизодов, где талант командира Буданова определял исход кровавой схватки с сепаратистами. На полную катушку изощрялся полковник в военной хитрости, изматывая противника и нанося ему неожиданные удары. Своим примером он вселял уверенность в подчиненных. «Храбрость должна быть с умом», – часто говорил он, отлично понимая, что на той стороне тоже не дураки воюют. Среди боевиков немало бывших офицеров Советской Армии, и причем далеко не самых худших, как тот спец по уничтожению танков, прозванный «капитаном». Его помнили еще по первой войне. Много танков сжег – гад. Но меткий выстрел подполковника Биленко поставил точку в его кровавой карьере.
Буданов, профессиональным глазом оценивая ситуацию в зоне боевых действий, понимал, что при таком раскладе конца войне не видать: «духи» бьются отчаянно, хорошо снабжаются оружием и боеприпасами, отлично знают местность… Так что остается одно – выполнить свой долг до конца и сохранить людей. Эх, Юрий Дмитриевич, товарищ полковник! Разве могло тебе присниться в самом страшном сне, что славный твой боевой путь закончится в камере следственного изолятора? Не верю, что мог ты позариться на смазливую чеченку Эльзу и не сомневаюсь, что задушил ты ее в неуемной ярости небеспричинно. Бог тебе судья, как и начальнику генерального штаба генералу Квашнину, который, не дожидаясь результатов следствия, определил тебя на глазах у всей России в подонки. Вот так просто, подбоченившись перед телекамерами, взял и обозвал боевого командира, кавалера двух орденов Мужества… Знаю, тяжелые мысли терзают тебя: о семье, вынужденной скрываться от посторонних глаз, о погибших ребятах… 22 человека потерял полк. Никто из бывших твоих подчиненных не сказал о тебе плохого слова, хотя были попытки спровоцировать их на это. «Юрий Дмитриевич – командир от Бога, и во всех переделках как мог оберегал нас» – был их ответ.
(из письма Алексея Леуткина)
«Развернули мы собственную баню, полностью оборудовали автоперевязочную, запустили обогреватели. Теперь полный порядок. Но из-за того, что стоим на вершине, ветер обдувает со всех сторон. Почти все простыли.
Из Бурятии пришла гуманитарная помощь: спортивные шапки и теплые свитера. Теперь все щеголяют в них. А от постоянной слякоти спасают резиновые сапоги. Все прикалываемся: приедем домой и к жене в постель – в одежде и с оружием, потому что не расстаемся с ним никогда.
Надеюсь, к Новому году мы вернемся, но ходят слухи, что можем задержаться до марта.
Около 40 боевиков взяли в плен. Все почему-то как на подбор – жирные, мордатые, лысые, в кожанках и темных очках, а лапы в перстнях. Так что насмотрелся я на них…
Юленька! Не беспокойся, я никогда не променяю вас с дочкой на войну, сколько бы мне не предлагали. Я бы и на эту не поехал, но у меня, можно сказать, не было выбора».
Для многих российских офицеров и солдат действительно не было выбора: верные присяге, они шли туда, куда направляло их командование, нередко расплачиваясь кровью за чужие ошибки и просчеты. И всякий романтический туман после первых же выстрелов мгновенно рассеивался, обнажая отчетливый контур смерти.
Алексей Леуткин (в центре) с сослуживцами – Валерием Назарчуком и Сергеем Купцовым.
Алексей Леуткин был свидетелем нередких случаев «тихого» мужества, когда парни после ранения, вколов себе промедол, не выходили из боя. Но он видел и трусость, и малодушие. Его короткие дневниковые записи свидетельствуют об этом. После войны он хотел рассказать другим об увиденном и пережитом.
(Из дневника Алексея Леуткина. 4 октября 1999 г.)
«Как правило, больные нашего полка лечатся здесь же при части. Но сегодня два серьезных заболевания: один с энтероколитом, другой – с пневмонией. Пришлось везти в госпиталь. Второго я освидетельствовал трое суток назад, но он категорически отказался лечиться. Сегодня парня привезли в тяжелом состоянии.
А еще меня чуть не пристрелил мой же шофер, молодой солдат – срочник. Когда я выходил из госпиталя, он ждал меня у КПП. Я подошел к машине слишком быстро, и в лицо мне уткнулся ствол автомата. Слава Богу, парень узнал меня, а то могло быть хуже».
Большинство боевиков, атаковавших утром 15 января 2000 года высоту 950,8 составляли отъявленные головорезы-наемники из Пакистана и Афганистана. Они не ожидали столь отчаянного сопротивления танкистов. Бандиты теряли людей, но знали, что на подмогу им идут еще три сотни хорошо вооруженных боевиков. А бой разгорался все сильнее.
Алексею Леуткину накануне досрочно было присвоено звание капитана, а также командир полка объявил о представлении его к медали Суворова. Ему еще не приходилось бывать в подобных переделках, и хирургический скальпель был для него все же более привычным оружием – оружием борьбы за жизнь своих товарищей. В этом бою на него легла двойная нагрузка: обороняться от наседающих «духов» и помогать раненым, которых становилось все больше. С соседних высот заработали вражеские снайперы. Наши снизу пытались помочь обороняющимся огнем артиллерии, но кардинально что-то изменить, хотябы как-то повлиять на ход боя они не могли. Боевики уже закидали гранатами первую линию обороны. Замкомбата капитан Долгов, угодивший в сектор снайперского обстрела, был ранен в шею. Он звал на помощь. Ползти к нему – значит обречь себя на верную гибель. Но в российской армии жив еще суворовский закон: сам погибай, а товарища выручай. А снайпер ждал, когда к Долгову придет подмога…
– Ну что, я пошел… – сказал капитан Леуткин находившемуся рядом подполковнику Биленко.Подполковник, внимательно посмотрев на капитана, отвел глаза:
– Иди… Ты знаешь что делать…
В декабре 99-го Грозный стоял в окружении федеральных войск. Запертые в Аргунском ущелье боевики стремились во что бы то ни стало вырваться и ударить « федералам» в спину. Гвардейцам-танкистам 160-го полка и мотострелковой бригаде из Ленинградского военного округа было приказано закрепиться на господствующих высотах и продолжать удерживать противника в ущелье.
Заняв оборону у Дуба-Юрта, сибиряки готовились к ожесточенному противостоянию. По данным разведки, именно Дуба-Юрт был определен Масхадовым центром горной войны. Сепаратисты стремились открыть себе дорогу на осажденный Грозный и не жалели для этого ни сил ни средств. Отменно экипированные на деньги зарубежных покровителей, отряды «духов» стягивались к Волчьим воротам, чтобы сбить наших с высот и выполнить поставленную главарями задачу.
Буданов отлично понимал, как нелегко придется его танкистам в этих поросших лесом горах. Но приказ есть приказ, и командир обязан его выполнить.
Из письма Алексея Леуткина.
« Вчера мы с военфельдшером Валерой Назарчуком попали в такую переделку… Приеду – расскажу. Все живы и здоровы, но вспоминаем об этом с нервным смехом.
Мы сейчас находимся посреди огромного поля, окруженного земляным валом. Обстановка здесь спокойная. Правда со стороны села Ачхой-Мартан иногда раздаются выстрелы, на которые командир отвечает залпом танковой роты (11 танков).
Сегодня, увидев меня, Буданов произнес фразу, которую я расцениваю как комплимент. Он сказал: « Леуткин, если бы я не знал, что ты начальник медпункта, я бы подумал, что ты командир роты спецназа». Дело в том, что я сейчас хожу со стрижкой практически «под ноль», но с бороденкой. Говорят, мне идет».
31 декабря в Дуба-Юрт вошел разведбат. Днем раньше здесь побывали танкисты, но ничего подозрительного не заметили. Видно, скрывавшиеся в селе и его окрестностях боевики опешили от неожиданности и никак себя не выдали. А разведчикам не повезло: не успели осмотреться, как с соседних гор «духи» открыли по ним бешеную стрельбу, в считанные минуты подбив четыре «бээмпэшки». И если бы не помощь танкистов – Дуба-Юрт оказался бы последним пристанищем разведбата. Танки прикрыли отход разведчиков плотным огнем по лесистым горным склонам, где засели боевики. А в открытом радиоэфире «духи», досыта вкусив огоньку, проклинали сибиряков самыми страшными проклятьями. Правда, подбитые «бээмпэшки» пришлось уничтожить. Не оставлять же врагу!
В последующие дни в районе Дуба-Юрта наступило относительное затишье. Часть высот находилось под контролем боевиков, часть заняли «федералы». Местное население оперативно информировало сепаратистов о малейших передвижениях федеральных войск. Даже через плотное кольцо вокруг Грозного «духи» умудрялись регулярно просачиваться в обе стороны, по ходу минируя дороги и тропы в районе расположения наших частей. Постоянная грязь и сырость, отвратительная кормежка, состоящая в основном из вареной сечки с запахом тушенки да чая непонятно какого происхождения, конечно, настроения нашим воинам не прибавляли. Но еще больше давила неопределенность. Буданов, как мог, подбадривал своих бойцов: говорил, что скоро придет смена, а уж там и отмоемся, и отъедимся.
Для некоторых пребывание на этой войне оказалось непосильным: бывали случаи членовредительства, случались и «самострелы». А начмед полка – худосочный «старлей» Лубков приказом генерала Шаманова был смещен с должности и отправлен в Гусиноозерск за беспробудное пьянство. Однажды командир полка, заметив, что запасы медицинского спирта вдруг почти иссякли, а начмед при этом лыка не вяжет, взял и просто набил «старлею» морду.
Из письма Алексея Леуткина жене Юлии.
« Стоим мы теперь под селом Самашки, а до этого были под Серноводском. Командир сказал, что это наша последняя стоянка. Насколько я понимаю, дальше будет взятие Грозного, а там уже дело внутренних войск.
Кстати, почему ты спрашиваешь: оказываю ли я помощь местному населению? Было один раз, пока мы стояли в Кирово. Но помощь эта заключалась в принятии родов у русской женщины. Помочь ей было некому. Там только местные аксакалы оставались. Она потому и не смогла уехать с беженцами – боялась преждевременных родов.
А сегодня еще один случай свалился на мою лысую голову: у нашего техника завелась живность – не от нечистоплотности, а с вещевого склада завезли. А вообще-то войны без вшей не бывает. У нас уже весь штаб в солярке купался, чтобы их вывести, – начиная от командира и кончая писарем».
С пожилым главой администрации Дуба-Юрта Буданов определился конкретно: танкисты трогать никого не собираются, но если кому-то из местных вздумается пострелять, камня на камне от села не оставим.
Скрытая враждебность к российским войскам угадывалась здесь буквально во всем: и в выражении лиц местных жителей, и в уцелевших добротных каменных домах, откуда в любую секунду может прогреть выстрел. Буданов для создания психологического перевеса, дабы знали местные – кто тут диктует условия – изредка позволял себе шумно прокатиться на танке из одного конца села в другой. Боевики, спускавшиеся время от времени с окрестных высот, предпочитали в такие моменты отсиживаться в укромных местах до наступления темноты. А уж по темну жди от них сюрпризов.
Из письма Алексея Леуткина.
«Сегодня солнечно, ветра почти нет. И чего этим выродкам – бандитам не хватает? Здесь такие прекрасные места: горы, долины, реки, озера… Что еще нужно? Поля огромные, стада обалденные – вах! Один баран стоит блок сигарет «Петр I», то есть 90- 100 рублей. Правда, мы еще не брали: ну его…вдруг отравленный.
Медпункт у нас уже слаженное подразделение. Даже не верится, что мы работаем вместе всего два месяца. Кажется, что давно друг друга знаем. Стоит одному уйти куда – нибудь – уехать в Моздок или заступить дежурным в штабу – уже чего- то не хватает».
Появление в Моздоке накануне Нового года военно- медицинского самолета «Скальпель» подтверждало упорные слухи о тяжелых потерях федеральных войск. По сведениям Генерального штаба после кровопролитных боев в Шали и Аргуне, общие потери «федералов» с начала операции составили: 741 –убитых и 2233- раненых. Но сопоставленные данные 24-й Ростовской судебно- медицинской лаборатории и службы тыла Вооруженных сил значительно скорректировали цифры Генштаба: 1300- убитых, 5000- раненых, 300- пропавших без вести, 84- похищенных из воинских частей Северокавказского военного округа.
Ежедневно раненых подвозили в Моздокский госпиталь № 1458. А ранения порой бывали чрезвычайно сложными, требующими вмешательства нейрохирургов. У десантника – хаборовчанина Валерия Вигеля фугасным взрывом до неузнаваемости обезобразило лицо и проломило череп. Огромный, почти двухметровый солдат, обмотанный кровавыми бинтами, был похож на мумию. Хирурги вначале убрали обломки кости внутри черепа, а уж потом взялись за лицо, больше восьми часов скрепляли куски лицевой кожи атравматической иглой. Они сделали все, чтобы спасти парня. Но вряд ли родные узнают в солдате со странной ухмылкой того прежнего Валерку – здоровяка…
На долю гвардии капитана Леуткина тоже выпадало немало напряженных ситуаций. Когда заместителю комбата 2-го батальона пуля вошла в левый глаз и вышла из затылка, оставив на куртке частицы головного мозга, все, кроме Леуткина решили, что он не жилец.
Алексей, не обращая внимания на скептические взгляды сослуживцев, энергично принялся «колдовать» над майором, и не отходил от него до тех пор, пока не решил сам для себя, что сделал все возможное. Так он поступал всегда, и коллеги уважали его за это. А майор выжил, и до сих пор жив. И, возможно, помнит своего спасителя.
В декабре 99-го Александр Сергеевич Леуткин собрался навестить сына. Перед самым Новым годом самолет с гуманитарным грузом на борту приземлился в Моздоке.
Алексей, увидев отца, не скрывал радости. Вместе они встретили Новый 2000 год. Такого фейерверка как в ту памятную Новогоднюю ночь в Моздоке, Александр Сергеевич нигде не видел! Он отметил про себя, как изменился сын: стал жестче, подтянутей, решительнее. В общем, настоящий боевой офицер, которого без труда можно отличить от тыловика: первым делом, наверное, по особому блеску в глазах.
В паршивенькой гостинице «Отдых» Алексей наслаждался настоящим душем, свежими простынями, делился с отцом впечатлениями об увиденном и пережитом. Да разве ж упомнишь теперь, сколько пережили наши офицеры и солдаты на этой войне со странным названием – «контртеррористическая операция»! Но кто забудет, как в Урус-Мартане пожилые чеченки тяпками зарубили выскочившего из горящего танка контуженого механика- водителя, и какое недоумение вызвал у подчиненных приказ Буданова выстрелить из танкового орудия по идущей в сторону расположения наших войск неестественной полноты женщине. Командир, как всегда, оказался прав: женщина была вся обмотана взрывчаткой. Громыхнуло так, что мало не покажется. И кто знает, сколько бы жизней унесла она с собой…
А дома в Братске с не терпением ждали возвращения сына, мужа, зятя. Тревожились, конечно. Однажды «Комсомолка» напечатала жуткий материал о гибели хирурга десантного полка, который, получив контузию, попал в плен, и отказался помогать раненому боевику. Ему отрубили руки. Ужасная история, ужасная фотография. После такого какие только мысли не забредут в голову.
Из письма Алексея Леуткина жене Юлии и дочери Диане. Ночь с 6-го на 7-е января 2000-го года.
«За несколоко суток с отцом я отдохнул от военной жизни. Завтра утром уезжаю с колонной. Идем на последнее место дислокации, где пробудем до конца января. Это под Шали. А с1-го февраля, как мне сказали в группировке, наш полк отправится домой. Ура? По моему, ура!!!
По снегу соскучился – сил нет! И ненавижу сырость. Милые мои, как же я мечтаю с вами увидеться! Почти каждый вечер представляю, как я выйду из вагона на заснеженный перрон, увижу вдалеке вас, брошу сумки, подбегу к вам, обниму вас обоих, расцелую изо всех сил, а дальше…Дальше все будет ужасно хорошо».
Бой на высоте 950, 8 разгорался с новой силой. А раненый капитан Долгов звал на помощь. Алексей Леуткин, проверив напоследок содержимое санитарной сумки, спросил у подполковника Биленко: «Автомат брать?» «Бери, конечно»,- кивнул подполковник. Одному Богу известно, о чем он думал в тот момент, зная наверняка, что его подчиненный идет на верную гибель. Наверное, о том, что высоту придется оставить: противник имеет значительное численное превосходство. «Духи», предложившие танкистам сдаться, услышали в ответ предложение продвигаться по самому дальнему адресу. Они сильно осерчали и, изрыгая проклятья, бросились в атаку, поддерживаемые огнем снайперов с соседних высот.
Алексей почти приблизился к Долгову, когда тело пронзило словно молнией: пуля ударила в бедро. Он пытался остановить кровь, но тут же был ранен в плечо.
А бандиты лезли с трех сторон все выше и выше, переступая через трупы своих.
Танкисты решили отойти к дальним окопам у самой вершины. Многие уже были ранены, да и патроны почти кончились. Биленко, в последний раз связался по рации с командным пунктом, а потом приказал всем отходить вдоль отвесного обрыва, оставив на высоте группу прикрытия. Прикрывать отход своих остались командир разведвзвода старший лейтенант Евгений Губайлдуллин и его заместитель сержант Александр Воскобойников.
Братчанин Саша Воскобойников до конца остался верен своему командиру взвода. Вместе они отчаянно отбивались от наседавших «духов», обеспечивая отход семерых своих товарищей на юго-запад – прямо в тыл боевиков. Группа прикрытия стояла до конца, до смертного своего часа.
Геройский разведчик, братчанин Александр Воскобойников остался в заслоне, зная, что обрекает себя на верную смерть.
Алексея Долгова и Алексея Леуткина бандиты добили выстрелами в голову, от снайперских пуль погибли майор Владимир Сорокатяга, лейтенант Сергей Антипин…
Бой, длившийся семь с лишним часов, закончился уже затемно. По склонам высоты валялось до двухсот вражеских трупов. Дорого заплатили боевики сибирякам- танкистам, которым на этот раз пришлось воевать по – пехотному. Утром высоту вновь взяли наши мотострелки. Но еще несколько дней танкисты под снайперскими прицелами бандитов будут выносить из зоны недавнего боя тела героически погибших однополчан.
160-й гвардейский танковый полк в апреле возвратился к месту постоянной дислокации – в Гусиноозерск. За время боев танкисты уничтожили большое число боевиков, в том числе 14 полевых командиров вместе с братом Хаттаба.
Памятник славным танкистам 160-го гвардейского танкового полка в Гусиноозёрске.
900 военнослужащих награждены государственными наградами, из них пятеро представлены к званию «Герой России». За шесть месяцев боев полк потерял 22 человека. Большинство погибших – офицеры. Братчане – гвардии капитан Алексей Леуткин и гвардии сержант Александр Воскобойников награждены орденами Мужества посмертно.
Вадим СКВОРЦОВ.