05.04.2013
Владимир Михайлович Бахмутов в 1961 году окончил Свердловский горный институт. Вся последующая жизнь оказалась связанной с предприятиями и организациями министерств геологии и цветной металлургии СССР. Работал на Урале, в Забайкалье, Красноярском крае. Защитил кандидатскую диссертацию. Является автором более чем 80 научных публикаций, шести изобретений, более 30 исторических очерков, статей и рассказов.
Возглавлял в разное время лаборатории и отделы научно-исследовательских институтов ВНИИПрозолото, Внипигорцветмет, ЗабНИИ. Преподавал в Свердловском горном, Читинском и Красноярском политехнических институтах.
В 1971 году, приехав работать в Читу, впервые услышал имя Петра Бекетова, заинтересовался исторической судьбой этого человека и потом в течение 40 лет занимался сбором материалов о его жизненном пути.
По его инициативе и при его участии в Красноярском политехническом институте в 1995 году была открыта новая специализация – «Художественная обработка камня». С 2000 года В.Н.Бахмутов – руководит студией художественной обработки камня» в лицее №1.
Среди работ Владимира Михайловича и его учеников есть и весьма примечательные, в том числе выполненный в технике самоцветной живописи портрет Патриарха всея Руси Алексия II, врученный ему во время пребывания в Красноярске. Самоцветные сибирские пейзажи, выполненные в студии, были подарены в разное время Хуану Антонио Саморанчу, Алену Делону, Эрцыгану, другим видным зарубежным и отечественным общественным деятелям.
В 2006 году В.М. Бахмутов выполнил еще одну работу, имеющую отношение к истории казачества, – мозаичный портрет знаменитого сибирского певца, – Петра Ивановича Словцова – уроженца села Устьянского, основанного енисейскими казаками в середине ХУШ столетия.
Владимир Михайлович серьезно увлекается историей развития в России художественной камнеобработки, историей освоения Сибири, пробует писать, – о сибирской природе, о знаменитых камнях, славных мастерах художественной камнеобработки, геологах, шахтерах; о русских землепроходцах – освоителях Сибирской земли.
В 2004 году вышли в свет первые его книжки: сборник забайкальских рассказов «Худая примета», исторический очерк «Изумруд Коковина», повести «Любимый камень Чингиз-хана» и «Алмаз Куллинан». В 2005 году опубликована историческая повесть «Суриков ключ». В настоящее время готовится к изданию историческая повесть «Государев служилый человек Петр Бекетов».
Основателем Братска считается енисейский казачий атаман Максим Перфильев. Он, – пишут историки, – первым побывал в бурятских землях на Ангаре, а в 1631 году руководил сооружением первого Братского острожка у Падунского порога. Правда, что касается пребывания Перфильева в бурятских землях, высказывают и другое мнение, – что первые сведения о бурятских землях он принес в 1627 году в Енисейск со слов эвенков, живших близ устья Илима. Вместе с тем мало кому известно, какую роль сыграл в истории становления Братского острога Петр Бекетов.
Этот человек был, без сомнения, одним из наиболее примечательных личностей русской истории середины ХУП века, государственная значимость деятельности которого в Сибири в полной мере раскрывается только лишь в наше время. Признано, что он положил начало немалому числу русских поселений в Сибири, – Рыбинску на Ангаре, Тутуре, Якутску и Олекминску на Лене, селу Посольскому – на берегу Байкала, Чите и Нерчинску в Забайкалье. В некотором роде Петр Бекетов является и «крестным отцом» Братска. Этому в значительной степени и посвящен настоящий очерк. Но прежде – несколько слов о предыстории описываемых событий.
В 1626 году утонул в Оби енисейский сотник Поздей Фирсов. С челобитной о назначении на освободившееся место практически одновременно обратились совсем еще молодой тобольский сын боярский Петр Бекетов (ему тогда было около 20 лет) и Максим Перфильев, служивший в Енисейском остроге атаманом. Тобольские власти поддержали кандидатуру Бекетова. Одной из причин такого выбора явилось то, что на Перфильева из Енисейска поступали в это время разного рода жалобы, в связи с чем он в 1627 году даже был в принудительном порядке доставлен в Тобольск для разбирательства, в результате которого был отстранен от атаманства и отправлен служить «к дому», – в Сургут.
В 1628 году, уже будучи сотником, Петр Бекетов с отрядом в 16 человек поднялся по Ангаре к устью Оки, – в земли бурятского племени икинатов, где казаки провели зиму. Устроившись на зимовку, служилые предприняли несколько разведывательных походов в бурятские земли.
Неосведомленному читателю может показаться странным свободный и мирный характер этого путешествия. Кто-то объяснит это для себя малонаселенностью тех мест, кто-то – слабостью проживавших там бурятских родов, панически боявшихся огнестрельного оружия – «огненных луков», которыми владели пришельцы. Однако ни одно из этих объяснений не соответствовало действительности.
Вся Ангарская долина и междуречье ангарских притоков Оки и Уды были в то время заселены родами многочисленного племени булагатов. Они кочевали по берегам рек Ангара, Ида, Ока, Унга, Оса. Сильные булагатские роды ашаагабатов и икинатов жили отдельно в бассейнах рек Бирюса, Уда (Чуна) и Ока. Они подчинили себе немало тунгусских родов, простирали своё влияние на карагасов, канских корчунцев, и даже воевали друг с другом. В частности известно, что икинатский князец Бахай воевал с ашаагабатами, неоднократно побивал их, пока сам не был ими разгромлен при поддержке красноярских служилых людей.
Предания булагатов возводит их родословную к легендарному первопредку Буха-нойону, чьим сыном был Булагат, от которого и пошло название племени. Многие исследователи считают Буха-нойона реальной исторической личностью времен Чингисхана, некоторые даже говорят, что Буха-нойон возглавлял один из тумэнов (10-тысячных отрядов) Чингисхана в походе на запад. Сыном Булагата был Булган-хара (Черный Соболь). Сыном Булган-хара был Тугалак, семь сыновей которого и дали потомство булагатам.
Пишу об этом, чтобы читатель в полной мере осознал, что буряты, с которыми встретился у Оки Петр Бекетов, не были представителями какого-то слабого и захудалого рода. Нет, это были представители сильного племени, хорошо знавшие свою историю, гордившиеся боевой славой своих предков. При всем этом, как это ни удивительно, они встретили русский отряд вполне мирно и доброжелательно.
Нет никаких сомнений в том, что если бы Бекетов в своем походе проявил хотя бы малейшую агрессивность, справиться с его малочисленным отрядом для бурятских князцов не составило бы особого труда, несмотря на наличие у казаков огнестрельного оружия. Успеху бекетовской миссии способствовали не примитивный страх, а совсем иные обстоятельства.
Буряты были наслышаны о силе русских задолго до появления казаков в их улусах, знали о стремительном продвижении отрядов «белого царя» по всей Сибири, – от северных морей до монгольских пределов. Даннические отношения не были в те времена чем-то новым. Такие отношения существовали на континенте в течение многих столетий, – тот, кто не имел достаточно сил, чтобы отстоять свою независимость, вынужден был платить дань сильному соседу-завоевателю. Хлебнули этого лиха и сами русские, в течение почти трех столетий платившие дань золотой орде.
Подобная система межэтнических отношений существовала и в Прибайкалье. Правда она не была стабильной и постоянно изменялась. Эвенки теснили северные приенисейские племена кетов, буряты принуждали к данническим отношениям эвенков и даже пытались оказать влияние на якутов, сами же буряты нередко подвергались набегам монголов и их воинственных кыштымов – киргизов, и порою становились их данниками. Более слабые племена находились в зависимости от более сильных. Основные обязанности кыштымов заключались в уплате дани и выставлении при нужде ополчения в помощь их повелителям. С другой стороны, племя или род, имевшее кыштымов, было обязано охранять их от посторонних вражеских вторжений в их земли. Кыштымная зависимость возникала не только в результате завоевания, но и мирным путем, – по договоренности предводителей.
В такой обстановке князцы бурятских родов готовы были признать верховенство русского царя в пределах, так сказать, нормальных кыштымных отношений. Тем более что притязания казаков при первых встречах обычно не шли дальше требований уплаты ясака, что было вполне в духе отношений, которые сложились в Бурятии задолго до прихода русских.
При встрече с бурятскими князцами Бекетов, без сомнения, рассказал им и о могуществе «белого царя», и о покоренных народах Сибири, продемонстрировал убойную силу русских пищалей, но при всем этом руководствовался государевыми указами о приведении владетелей новых землиц «ласкою, а не жесточью, брать с них ясак по их мочи». Он, видимо, и в самом деле, как пишут об этом историки, обладал недюжинным дипломатическим талантом, если ему удалось в ту зиму убедить бурятских князцов, кочевавших в междуречье Оки и Уды, в необходимости принять русское подданство.
Взяв с них шерть «под государевой рукой быть неотступно» и получив добровольно, – без аманатов ясак, Бекетов весной 1629 года по Уде-реке двинулся к Енисейску. Он убедился в богатстве бурятской земли и пришел к заключению о необходимости сооружения там острога, лучшим местом для которого считал устье Оки.
В 1626 году в Москве было принято решение об организации экспедиции по поиску серебряных руд на одном из притоков Ангары. Возглавить экспедицию поручили бывшему енисейскому воеводе Якову Хрипунову, который вернувшись с воеводства, доставил в столицу эту важную информацию, полученную енисейскими служилыми людьми от ангарских аборигенов.
Снарядить экспедицию, несмотря на финансовые трудности, смогли, труднее всего оказалось набрать людей. Людей не хватало, воеводы городов упирались, не желая делиться служилым людом, или отправляли таких, от которых рады были и сами избавиться. С большим трудом удалось набрать для экспедиции полторы сотни казаков и гулящих людей. Но что это были за люди, – в большей своей части – сброд своевольных и непослушных оборванцев. С ними-то Хрипунов и выступил в поход из Тобольска.
С неимоверными трудностями поздней осенью 1628 года «войско» Хрипунова достигло, наконец, Маковского острога. Подходил к концу второй год, как было принято решение об организации серебряной экспедиции, а он всё еще только подбирался к Ангаре. Хотя Яков Игнатьевич был полон надежд на благополучный исход экспедиции, но в глубине души, наверное, сознавал, что поиск может и не завершиться успехом. И страшился государева гнева. Чем тогда мог он оправдаться, чем компенсировать убытки, понесённые государевой казной? Только лишь обильным сбором ясака с инородцев. Лишь в этом видел он свое спасение в случае неудачи с поиском серебра.
Из Маковского острога, несмотря на подступавшую зиму, Хрипунов отправил на Ангару разведывательный отряд из двенадцати человек во главе со своим доверенным лицом, шурином – Микитой Военковым. Напутствуя Никиту, Хрипунов не скрывал своих опасений, наказывал ему кроме поисков серебряной руды активно заняться сбором ясака. Сам Хрипунов, физически и морально измученный длительным переходом, своеволием и непослушностью своего «войска», пока служилые переносили снаряжение экспедиции через волок, остался зимовать в Енисейске.
Вместе с Хрипуновым в Енисейский острог вернулся Максим Перфильев, – он был прикомандирован тобольскими воеводами к его отряду «для письменных надобностей». Опытный и много испытавший в жизни атаман, конечно же, был обижен тем, что стрелецким сотником в Енисейске был назначен не он, а совсем еще молодой и, как считал Максим, малоопытный Петр Бекетов. Легко ли перенести такое унижение? Впрочем, надо отдать должное Перфильеву, в Енисейске он сразу почувствовал искреннее уважение служилых людей к своему новому командиру, и потому не стал обострять с ним отношений. Однако черная тень неприязни, обиды, может быть даже зависти, на многие годы легла между ними.
В январе 1629 года енисейский воевода Аргамаков отправил находившемуся на Ангаре Бекетову небольшое подкрепление во главе с В. Сумароковым. Последний вез сотнику предписание о срочной постройке в устье Илима нового острожка, «чтобы Яков Хрипунов Илима реки не отнял и ясаку по Илиму збирать не послал». Однако предписание опоздало. Разведчики Хрипунова, построив там ясачные зимовья, уже собирали пушнину с окрестных жителей.
Весной 1629 г. вслед за ледоходом Бекетов вернулся в Енисейск, сдав в казну 689 соболиных шкурок. Вслед за ним от Шаманского порога в Енисейск прибыл Воейков, доставив Хрипунову партию каменья, похожего на серебряную руду, и собранную пушнину, – пятнадцать сороков соболей и двадцать собольих шуб.
Воевода Аргамаков не на шутку обеспокоился. Нежданно свалившиеся на его голову конкуренты повторно брали ясак с тех тунгусских родов, которые лишь недавно дали его Бекетову и Василию Бугру, тем самым нарушая все государевы предписания, вызывая роптание и «шатость» в среде аборигенов.
Иван Репа, – сереброплавильщик из отряда Хрипунова, осмотрев доставленные Военковым каменья, не нашел в них ничего серебряного, сказал, что такие же камни привез с Ангары и Петр Бекетов.
30 мая Хрипунов, прихватив с собой Максима Перфильева, пятидесятника Терешку Савина (того самого, что когда-то принес с Ангары сведения о месторождении серебра), еще восемь наиболее опытных енисейских казаков, двинулся со своим «войском» вверх по Ангаре. Несмотря на малолюдство енисейского острога, Аргамаков противиться требованиям Хрипунова не стал. Срок его воеводства подходил к концу, из Тобольска уже плыл ему на смену новый енисейский воевода – князь Семен Шаховский. Аргамаков знал о «великой шатости» в Красноярском остроге, назревавшем там голодном бунте. Великих бед ожидал он и от похода на Ангару хрипуновского «войска». В такой обстановке воевода за благо считал вовремя унести ноги с берегов Енисея.
Аргамаков, как в воду смотрел, – красноярские казаки, не добившись хлеба от енисейского воеводы Шаховского, двинулись на Ангару, – к устью Оки, где, опередив Воейкова, вышли к бурятским землям и учинили там грабеж и разорение бурятских улусов. Еще и года не прошло, как бурятские князцы добровольно уплатили ясак Бекетову, дав шерть быть вечно под государевой рукой. Новоприбывшие не желали ничего слушать, громили и разоряли улусы, силком забирали пушнину, еду, захватывали в плен женщин и молодых воинов. Сопротивлявшихся били, калечили, а то и убивали насмерть. Пришельцы были убеждены, что Бекетов брал здесь ясак «помимо государя», что это им, – людям Красного яра принадлежит право брать ясак с братских людей, – об этом писали тобольские воеводы Архипу Акинфову, сменившему Андрея Дубенского на посту красноярского воеводы. Нагруженные награбленным добром и съестными припасами, захватив с собой 48 пленников-ясырей, казаки-разбойники осенью 1629 года сплыли к Енисейску.
Не успели красноярцы сойти с ангарских порогов, как к устью Оки на легких стругах подошел передовой отряд хрипуновского войска. Хрипунов не знал, по какой реке, – по Оке, или по Ие нужно идти на поиски серебра. Попытки Терешки Савина разыскать на Ангаре того тунгуса Чекола, что четыре года назад рассказал ему о серебряной горе во владениях князцов Окуня и Келти, не увенчались успехом, – он как сквозь землю провалился. Соплеменники сказали, что в прошлую зиму не вернулся он с охоты, – видно, медведь задрал. Ни о серебряной горе, ни о князцах Окуне и Келте сами они ничего не слыхали.
Новое нашествие урусов вызвало в бурятских стойбищах панику. Люди бросали жилища, захватив с собой жён и старших детей, спешно уходили в степь. В разоренных улусах оставались лишь старики и малые дети. И все же казакам удалось перехватить несколько «улусных мужиков», привели к воеводе и местного князца Кодогуня. На допросе все они заявили, что ни о серебре, ни о князцах Окуне и Келте ничего не знают и не слыхивали. Хрипунов им не поверил, велел пытать каленым железом. Однако и пытки результата не дали.
Попытка отряда выйти в среднее течение реки на десятый день была остановлена собравшимися там бурятами. Встреченные тучей смертоносных стрел, потеряв убитыми двух человек, казаки вынуждены были повернуть обратно.
Подступала осень. Казаки стали роптать, не желая накануне зимы идти неведомо куда, без хлебных запасов, с ограниченным запасом пороха и свинца, среди враждебно настроенного населения. Хрипунов понял, что серебра ему, по крайней мере, нынешним летом, не найти. Приказал всеми силами заняться сбором пушнины. Но казаки жаловались, что, ни аманатов, ни ясака брать не с кого, – улусные люди разбежались, в юртах только немощные старики и дети. Тогда Хрипунов пошел на крайний шаг, – велел брать аманатами детей.
– Никуда не денутся, – наставлял он казаков, – захотят детей своих выручить – придут к нам с поклоном за пороги, и ясак принесут.
Собрав в разоренных улусах князцовых детей (более двадцати человек), Хрипунов с отрядом сплыл к основной базе своего «войска» в устье Илима, где были построены ясачные зимовья, аманатский двор, были причалены большегрузные дощаники с пушками, боевым припасом и всем остальным снаряжением экспедиции.
Между тем и над головой самого Хрипунова уже сгущались грозовые тучи. Кончилось терпение у государя, 18 сентября он велел тобольскому воеводе князю Трубецкому: «… выбрать сына боярскова добра да послать к Якову Хрипунову…. А приехав, сыскать служилыми людми … всякими сыски накрепко и их роспросить в тех местех куды по государеву указу послан Яков Хрипунов, серебряная руда есть ли? И чаят ли в том прибыль государю, потому как … в том ево, Яковлеве, отпуске и подъемах по ся место чинитца государевой казне немалая убыль и вперед те денги у государя залегли».
Князь Трубецкой не медля исполнил государеву волю, – отправил на Ангару сына боярского Михаила Байкашина с предписанием выяснить поставленные государем вопросы и если серебра не нашли, то «… Якова Хрипунова со всеми служилыми людьми со всяким нарядом, и с полуторной и с полковыми пищалями, и с пушечным со всяким запасом, и со всей государевой казной, што с ним, Яковом, послана с Москвы и с Тоболска, везти назад в Тоболск».
Но Хрипунов Байкашина с указом дожидаться не стал, – понял он, что за этим последует. Представил себе, как придут за ним тобольские дети боярские с государевым указом, повяжут, повезут, как вора, закованного в цепи, через всю Сибирь. В Москве ярыжки опишут усадьбу и все его добро в казну государеву, отберут дворню и деревеньки с холопами, босую и простоволосую пустят жену его по миру, а его самого бросят в долговую яму. Позор, разорение и мучительная смерть, – вот, что ждало его впереди.
Продолжение следует.